10.6. Понимание языковых выражений

На первый взгляд, ничего не может быть обыденнее и проще обще­ния людей с помощью языка и достигаемого ими понимания друг друга.

Обычность, постоянная повторяемость речевого общения создают впечатление не только естественности, но и своеобразной простоты упо­требления языка для целей коммуникации. Кажется, что взаимопонима­ние собеседников — дело элементарное, если выполняются некоторые простейшие условия, например, разговор ведется на языке, известном обоим; словам придаются их обычные значения; пословицы и метафоры не истолковываются буквально и т. п. Понимание представляется нормой, а случаи непонимания — отклонениями от нее, недоразумениями.

Представление о понимании как о чем-то крайне простом, не тре­бующем особых размышлений, очень распространено и нередко даже само слово «понимать» в обычном языке редко используется в значении «схватывать» или «усваивать смысл сказанного». Широко употребляе­мые и ставшие уже стандартными выражения «они не поняли друг дру­га», «говорили на разных языках» означают обычно совсем не то, что выяснявшие свои отношения люди не улавливали смысла употребляв­шихся ими высказываний. Напротив, им было ясно, о чем шла речь. Но их позиции, изложенные, быть может, со всей доступной ясностью и убе­дительностью, оказались все-таки несовместимыми. «Не понять» чаще всего означает «не принять чужую точку зрения», «не принять чужих оценок».

Однако понимание как схватывание смысла сказанного далеко не так просто и прозрачно. Обычность понимания, его элементарность, повсед­невность и доступность не должны заслонять существования особой проблемы понимания языковых выражений.

Одинаковое понимание, являющееся центральной проблемой интел­лектуальной коммуникации, предполагает, что собеседники, во-первых, говорят об одном и том же предмете, во-вторых, беседуют на одном языке

И, в-третьих, придают своим словам одни и те же значения. Эти условия представляются необходимыми, и нарушение любого из них ведет к не­пониманию собеседниками друг друга.

Однако сами эти условия — при всей их внешней простоте и оче­видности — представляют собой весьма абстрактную характеристику понимания. Первая же попытка приложить их к реальной коммуникации и выявить тем самым их полезность и глубину наглядно показывает это.

Перечисленные условия не являются независимыми друг от друга, и ни одно из них нельзя понять в изоляции от остальных. Стоящие за ними общие соображения могут быть выражены и иначе, в форме каких-то иных требований. Например, можно сказать, что одинаковое понимание требу­ет, чтобы высказывания касались одного и того же предмета и включались собеседниками в один и тот же речевой или более широкий контекст.

Но главное в том, что попытка конкретизации условий понимания затрагивает целую серию сложных и ставших уже классическими проб­лем, касающихся самой сути общения посредством знаков. В их числе проблемы знака, значения, синонимии, многозначности, контекста и др. Без детального исследования всех этих и многих связанных с ними проб­лем общие принципы коммуникации и понимания неизбежно остаются абстракциями, оторванными от жизни.

Значение слова и представление

Для строгого определения понимания языковых выражений необхо­димо уточнить два фундаментальных понятия семантики — понятие зна­чения, которое относится прежде всего к изолированным словам, и по­нятие представления, относящееся к контексту или ситуации, в которой употребляются слова. Значение и представление — это те два полюса семантики, между которыми группируется все ее содержание. Понима­ние — это связывание воедино данных двух полюсов.

Под термином «значение» далее имеется в виду значение слова в сис­теме языка, в его словаре, в то время как термин «представление» харак­теризует смысл слова в речи.

В одном ряду с последним термином стоят такие, как «ситуационное значение», «контекстное значение», «субъективное значение», «индиви­дуальное значение». Значения слов в тексте коренным образом отлича­ются от значений изолированных слов, поэтому семантика слова должна быть дополнена семантикой текста. Язык познается через предложения и тексты. Тем самым сначала у человека имеется лишь несколько пред­ставлений, их немного; затем, с расширением языковой практики, возрас­тает количество представлений на основе услышанных и запомнившихся предложений. Однако человек не только имеет представления, но и об­разует из них значение. Этим достигается второй семантический полюс, и слово усвоено. Теперь его можно употреблять отдельно. В процессе употребления слова в разных предложениях гипотеза значения постоянно корректируется.

Вообразим простейшую ситуацию общения: говорящий передает слушающему единственное слово «огонь». Информация, получаемая слушателем, минимальна. Из большого числа возможных слов выбрано одно, что существенно сузило тему общения. Но слушающий еще не зна­ет, о каком именно огне идет речь: огне свечи или мимолетной вспышке метеора, о пожаре или огне очага, об огне любви или огне вина, об огне реальном или воображаемом. Слушающему известно значение слова «огонь», но это слово многозначно, и нет оснований предпочесть одно значение из многих возможных. Значение является неопределенным не только по своему объему, но и по-своему содержанию. Возможно, что го­ворящий хотел рассказать о пожаре, а слушающий подумал об огне свечи или о чем-то совершенно ином. Слушающий ожидает дальнейшей инфор­мации, которая позволила бы уточнить и конкретизировать растянутое и неопределенное значение слова «огонь». Но уже та скудная информа­ция, которую имеет слушающий, является началом контакта и взаимопо­нимания его с говорящим, поскольку рассматриваемое слово имеет для них, как и для всех тех, кто говорит на этом языке, одинаковое значение. Всем, кто знает значение (растянутое, неопределенное и социальное) слова «огонь», присущи одинаковые ожидания по отношению к дальней­шей информации, конкретизирующей это значение. Значение каждого слова абстрактно: оно является результатом выделения той совокупности признаков предмета, обозначаемого словом, которые считаются релеван­тными для данного предмета в некоторой языковой общности. Допустим, что говорящий намеревается сообщить о пожаре, свидетелем которого он был. Конкретизация значения слова «огонь» с помощью слова «пожар» («огонь пожара») отделяет от релевантных в этом контексте признаков огня все иные его признаки, считаемые уже нерелевантными и не входя­щими в значение слова.

Таким образом, значение слова характеризует слово вне контекста его употребления и обладает следующими четырьмя особенностями:

• это значение растянуто: одно и то же слово может отсылать к раз­ным конкретным ситуациям;

• это значение является содержательно неопределенным: оно включа­ет многие признаки, из которых в каждой ситуации его употребления оказываются релевантными лишь некоторые;

• значение социально: слово имеет одинаковое значение для всех, кто пользуется данным языком;

• значение слова абстрактно: оно формируется на основе отбора не­которых признаков предмета, обозначаемого словом, и абстрагиро­вания от всех иных его признаков.

Конкретизация значения слова, осуществляемая контекстом его употребления и прежде всего контекстом других, используемых вместе с ним слов, должна связать значение слова с представлением.

В частности, уточнение значения слова «огонь» с помощью слова «пожар» связывает значение «огня» с конкретным, имеющимся у слу­шающего представлением об огне пожара, отличном от представлений о ружейном огне, огне свечи, вина, любви и пр. В отличие от значения представление не растянуто, а узко ограничено. Представление о пожа­ре приближается к конкретному предмету, к некоему пожару, о котором говорящий хочет сообщить. Представление не является также неопре­деленным, напротив, оно весьма точно и включает вполне конкретные признаки. Представление не социально, а индивидуально: у каждого, включая говорящего и слушающего, имеется свое субъективное, сугубо индивидуальное и неповторимое представление об огне пожара. И нако­нец, представление не абстрактно, а конкретно. В представлении говоря­щего никакой из многочисленных признаков пожара, о котором он хочет рассказать, не исключается и не считается неуместным. Таким образом, всякое представление является ограниченным, точным, индивидуальным и конкретным.

Понимание языкового выражения как связь его значения с представлением

Мостиком между значением и представлением является предложе­ние. Вместе с контекстом употребления слова оно сводит растянутое, неопределенное, социальное и абстрактное значение до ограниченного, точного, индивидуального и конкретного представления.

Если мы слышим изолированное слово, наш ум может блуждать по всему пространству значения. Если же слово услышано в тексте, этого не происходит. Контекст фиксирует именно это значение. Слова текста вза­имно ограничивают друг друга и ограничиваются сами и тем действенней, чем полноценней текст.

Языковое выражение становится понятным слушающему, как только ему удается связать значения слов, входящих в это выражение, со своими представлениями о тех предметах, к которым отсылают слова.

Понимание языкового выражения — это подведение значений вхо­дящих в него слов под соответствующие представления.

В процессе понимания индивидуальное, конкретное представление выступает как образец, с которым нужно согласовать значение. Пред­ставление об объекте говорит о том, каким должен быть объект дан­ного рода с точки зрения индивида, обладающего этим представлением. Представление является ценностью, которой должно соответствовать значение. В представлениях фиксируются образцы вещей, их стандар­ты, определяющие, какими значениями должны наделяться связываемые с этими представлениями слова.

В процессе понимания представление является исходным, или пер­вичным, а значение должно быть приспособлено к нему. Отсюда следует, что если связь представления и значения не удается установить и пони­мание не достигается, нужно менять не представление, а значение. Если, допустим, у человека очень смутное представление о пожаре и ему не вполне понятно значение слов «огонь пожара», это значение следует попытаться передать другими словами, прилаживая его к имеющемуся представлению. Если у кого-то вообще нет никакого представления о по­жаре, любые перефразировки выражения «огонь пожара» не сделают его понятным данному слушателю.

Понимают всегда не отдельное слово, а текст, в котором слова вза­имно ограничивают друг друга и редуцируют свои значения до представ­лений.

Примером такой контекстуальной редукции для слова «огонь» может служить следующее предложение из сказки братьев Гримм: «Тут солдат хорошенько осмотрелся: вокруг в аду стояли котлы, и под ними горел сильный огонь, а внутри варилось что-то и клокотало». Сначала указание места (в аду) исключает все огни, которые не являются адскими огнями; затем эпитет «сильный» исключает все адские огни, которые не являются сильными; остальные слова предложения также способствуют конкре­тизации значения слова «огонь». Этому помогает и текст всей сказки, так что в воображении читателя слова прочно связываются с имеющимся у него представлением об адском огне.

Контекстуальный характер понимания слов

Нет необходимости спорить о том, что первично — слово или текст (предложение). Прежде всего, есть слово в тексте. И если когда-либо существовала первичная интерпретация мира с помощью слов отдельных языков, то в тексте она давно устарела. Люди, владеющие языком, не рабы слов, потому что они хозяева текста.

Излишне также жаловаться, что языки в принципе непереводимы. Немецкое слово gemut «уклоняется» от перевода, равно как и француз­ское esprit или американское business. Слова fe^r, rue, car тоже не пе­реводятся. Но нет необходимости переводить отдельные слова. Нужно переводить предложения и тексты. Значения слов при переходе от одного языка к другому обычно не совпадают. В тексте это все равно зависит только от представлений, а их можно сделать подходящими, если подоб­рать соответствующий контекст. Поэтому тексты принципиально перево­димы. Являются ли тогда переводы ложью? Здесь можно придерживаться следующего правила: переведенные слова лгут всегда, переведенные тек­сты — только в тех случаях, когда они плохо переведены.

Рассмотрим следующее требование, упомянутое выше: собеседни­ки, стремящиеся понять друг друга, должны говорить об одном и том же предмете. Понимание невозможно, если люди рассуждают о разных ве­щах, искренне полагая или только делая вид, что речь идет об одном и том же. Такая ситуация является нередкой, и не случайно она нашла отраже­ние в поговорках. Если один говорит про Фому, а ему отвечают про Ере - му, как будто тот и есть Фома, или говорят сначала о бузине, растущей в огороде, а затем сразу же переходят к дядьке, живущему в Киеве, то ни к какому пониманию собеседники не придут, поскольку остается в конце концов неясным, о чем же все-таки шла речь.

Требование, чтобы собеседники говорили об одном и том же пред­мете, означает, что значения одинаковых слов должны редуцироваться к одинаковым представлениям. В этом случае слова и построенные из них предложения будут пониматься одинаково. Если представления гово­рящих о затрагиваемом предмете разнятся, необходимо модифицировать значения так, чтобы они отвечали представлениям.

Хорошим примером в этом плане является разговор Воробьянинова с Безенчуком из романа «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Е. Петрова. «Неспециалист» Воробьянинов просто говорит, что его теща умерла. Гро­бовых дел мастер Безенчук различает в смерти намного больше оттенков, и для каждого из них у него есть особое обозначение. Он уточняет, что теща Воробьянинова не просто умерла, а преставилась, и поясняет: «Старуш­ки, они всегда преставляются. Или богу душу отдают, — это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле — значит, преставилась. А, например, которая покрупнее да похудее — та, считается, богу душу от­дает». И затем он излагает целую систему: в зависимости от комплекции и общественного положения скончавшегося смерть определяется или как «сыграть в ящик», или «приказать долго жить», или «перекинуться», или «ноги протянуть». «Но самые могучие когда помирают, — поясняет Безен - чук, — железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают». О себе он говорит: «Мне дуба дать или сыграть в ящик — невозможно: у меня комплекция мелкая». И предполагает, что о нем после смерти скажут: «Гигнулся Безенчук». Смерть в общем-то для всех одна, но все-таки сколько людей, столько же представлений о смерти, каждая из смертей уникальна. И хотя язык «специалиста» стремится провести между ними более или менее тонкие различия, даже ему это явно не под силу.

Слово всегда обобщает. Оно охватывает сразу несколько сходных в чем-то предметов или явлений. Когда говорят двое, всегда есть веро­ятность того, что они имеют в виду, может быть, весьма близкие и похо­жие, но, тем не менее, разные предметы.

Контекст создает свое представление из значения слова. Он как бы вырезает из широкого значения куски, которые не связаны с соседними значениями в предложении. То, что остается после всех отсечений, и яв­ляется представлением.

Понимание — это подведение значений слов под представления о тех вещах, к которым отсылают слова. Понимание является оценкой значе­ний с точки зрения представлений. Последние показывают, каким должен быть мир, если он правильно отражается в языке, и в этом смысле трак­туются как стандарты существующих (возможно, только в воображении) вещей.

< Предыдущая		Следующая >