10.3. Два типа понимания

Существуют два типа понимания, параллельные двум разновиднос­тям объяснения.

Понимание первого типа сводится к подведению понимаемого явления под известную общую оценку. Такое понимание можно назвать «некаузальным».

Понимание второго типа опирается не на общую оценку, а на кау­зальное утверждение и некоторую оценку. Это понимание может быть как дедуктивным, так и индуктивным рассуждением.

Пример некаузального понимания:

Больной должен слушать советы врача.

N — больной.

Значит, N должен слушать советы врача.

Это — дедуктивное умозаключение, одной из посылок которого явля­ется общая оценка, другой — утверждение о начальных условиях. В за­ключении общее предписание распространяется на частный случай и тем самым достигается понимание того, почему конкретный индивид должен слушать советы врача.

Пример дедуктивного каузального понимания:

(1) Если поезд ускорит ход, он придет вовремя.

Xорошо, что поезд ускорил ход.

Значит, хорошо, что поезд придет вовремя.

Первая посылка является каузальным утверждением, вторая — по­зитивной оценкой причины. Заключение представляет собой позитивную оценку следствия.

Индуктивное каузальное понимание может быть названо также целе­вым (телеологическим, мотивационным) пониманием.

Его форма:

(2) А — причина В.

В — позитивно ценно.

Значит, А также является, вероятно, позитивно ценным.

Другая часто встречающаяся форма:

Не-А есть причина не-В.

В — позитивно ценно.

По-видимому, А также является позитивно ценным.

Приведем ряд примеров:

Если в доме не топить печь, в доме не будет тепло.

В доме должно быть тепло.

Значит, в доме следует, по-видимому, топить печь.

Если N не побежит, он не успеет на поезд.

N хочет успеть на поезд.

Значит, N должен, по всей вероятности, бежать.

Существуют, таким образом, некаузальное понимание, опирающееся на общую оценку и являющееся дедуктивным рассуждением, и два типа каузального понимания, в основе которых лежат утверждения о средст­вах, необходимых для достижения определенной цели.

Рассмотрим более подробно некаузальное понимание.

Такое понимание опирается на некоторый общий стандарт и распро­страняет его на частный или конкретный случай.

Хорошие примеры некаузального понимания, особенно понимания человеческих мыслей и действий, дает художественная литература. Эти примеры отчетливо говорят о том, что понятное в жизни человека — это привычное, соответствующее принятому правилу или традиции.

В романе «Луна и грош» С. Моэм сравнивает две биографии худож­ника, одна из которых написана его сыном-священником, а другая не­ким историком. Сын «нарисовал портрет заботливейшего мужа и отца, добродушного малого, трудолюбца и глубоко нравственного человека. Современный служитель церкви достиг изумительной сноровки в нау­ке, называемой, если я не ошибаюсь, экзегезой (толкованием текста), а ловкость, с которой пастор Стрикленд «интерпретировал» все факты из жизни отца, «не устраивающие» почтительного сына, несомненно, сулит ему в будущем высокое положение в церковной иерархии». Историк же, «умевший безошибочно подмечать низкие мотивы внешне благопристой­ных действий», подошел к той же теме совсем по-другому: «Это было ув­лекательное занятие: следить, с каким рвением ученый автор выискивал малейшие подробности, могущие опозорить его героя».

Этот пример хорошо иллюстрирует предпосылочность понимания, его зависимость не только от интерпретируемого материала, но и от позиции интерпретатора. Однако важнее другой вывод, который следует из при­веденного примера: поведение становится понятным, если удается убеди­тельно подвести его под некоторый общий принцип, или образец. В одной биографии образцом служит распространенное представление о «заботли­вом, трудолюбивом, глубоко нравственном человеке», каким якобы должен быть выдающийся художник, в другой — вера, что «человеческая натура насквозь порочна», и это особенно заметно, когда речь идет о неординар­ном человеке. Оба эти образца, возможно, никуда не годятся. Но если один из них принимается интерпретатором и ему удается подвести поведение своего героя под избранную схему, оно становится понятным как для интер­претатора, так и для тех, кто соглашается с предложенным образцом.

О том, что понятное — это отвечающее принятому правилу, а потому правильное и в определенном смысле ожидаемое, хорошо говорит писа­тель Д. Данин в «Человеке вертикали». Сознание человека замусорено привычными представлениями, как должно и как не должно вести себя в заданных обстоятельствах. Эти представления вырабатывались статис­тически. Постепенно наиболее вероятное в поведении стало считатьться нормой, причем обязательной, а порой и единственно возможной. Это не заповеди нравственности. Это не со скрижалей Моисея. И не из На­горной проповеди Христа. Это — не десять и не сто, а тысячи запове­дей общежития (мой руки перед едой), и физиологии (от неожиданности вздрагивай), и психологии (по пустякам не огорчайся), и народной муд­рости (семь раз отмерь), и здравого смысла (не питай иллюзий). В этой неписаной системе правильного, а главное — понятного поведения всег­да есть заранее ожидаемое соответствие между внутренним состоянием человека и его физическими действиями. Это все светлая и вековечная система Станиславского, по которой всю жизнь лицедействует подавля­ющее большинство человечества. Для всего есть слово. И для всего есть жест.

В характеристике понятного как правильного и ожидаемого интере­сен также такой момент. Предпосылкой понимания внутренней жизни индивида является не только существование образцов для ее оценки, но и наличие определенных стандартов проявления этой жизни вовне, в фи­зическом, доступном восприятию действии.

Таким образом, некаузальное понимание — это оценка на основе не­которого образца, стандарта или правила.

Если объяснить — значит вывести из имеющихся общих истин, то понять — значит вывести из принятых общих ценностей.

Несколько элементарных примеров понимания прояснят его струк­туру.

Всякий ученый должен быть критичным.

Галилей — ученый.

Значит, Галилей должен быть критичным.

Первая посылка данного умозаключения представляет собой общую оценку, распространяющую требование критичности на каждого ученого. Вторая посылка — описательное высказывание, аналогичная посылке объяснения, устанавливающей «начальные условия». Заключение являет­ся оценкой, распространяющей общее правило на конкретного индивида.

Это рассуждение можно переформулировать так, чтобы общая оцен­ка включала не «должен быть», а оборот «хорошо, что», обычный для оценок:

Xорошо, что всякий ученый критичен.

Галилей — ученый.

Следовательно, хорошо, что Галилей критичен.

Следующий пример относится к пониманию неживой природы:

На стационарной орбите электрон не должен излучать.

Электрон атома водорода находится на стационарной орбите.

Значит, электрон атома водорода не должен излучать.

Если понимание представляет собой оценку на основе некоторого об­разца, стандарта, нормы, принципа, то пониматься может все, для чего существует такой общий образец, начиная с индивидуальных психических состояний, «детского лепета», «Г амлета» и «критики разума», о которых когда-то говорил В. Дильтей, и кончая явлениями неживой природы.

Как в обычных, так и в научных рассуждениях «чистые» описания и «чистые» оценки довольно редки. Столь же редки опирающиеся на них «чистые» объяснения и «чистые» оправдания. Одно и то же рассуждение чаще всего можно истолковать и как объяснение, и как оправдание.

Возьмем в качестве примера рассуждение:

Солдат является стойким.

Сократ был солдатом.

Значит, Сократ был стоек.

В зависимости от того, какой смысл придается в конкретном случае посылке «Солдат является стойким», это рассуждение может оказаться и оправданием («Солдат должен быть стойким; Сократ был солдатом; значит, Сократ должен был быть стойким»), и объяснением («Солдат, как правило, стоек; Сократ был солдатом; следовательно, Сократ был, скорее всего, стоек»).

Дедуктивный характер объяснения и оправдания не всегда нагляден и очевиден, поскольку наши обычные дедукции являются до предела со­кращенными.

Например, мы видим плачущего ребенка и говорим: «Он упал и уда­рился». Это — дедуктивное объяснение, но, как обычно, крайне сокра­щенное. Видя идущего по улице человека, мы отмечаем: «Обычный про­хожий». И в этом качестве он понятен для нас. Но за простой как будто констатацией стоит целое рассуждение, результат которого — оценка: «Этот человек таков, каким должен быть стандартный прохожий».

Всякое слово, обозначающее объекты, достаточно тесно связанные с жизнью и деятельностью человека, сопряжено с определенным стан­дартом, или образцом, известным каждому, кто употребляет это слово. Языковые образцы функционируют почти автоматически, так что рас­суждение, подводящее вещь под образец, скрадывается, и понимание ее в свете образца кажется не результатом дедуктивного рассуждения, а неким вне рефлексивным «схватыванием».

Понимание, как и объяснение, обыденно и массово, и только сверну­тый характер этих операций внушает обманчивое представление, что они редки и являются результатом специальной деятельности, требующей особых знаний и способностей.

< Предыдущая		Следующая >